ГЛАВА 8
ПРОСВЕТЛЕНИЕ
Отец Иоанн очнулся в одноместной палате интенсивной терапии. Яркий свет от настенного светильника резанул глаза, словно кто-то плеснул в них горячей воды. Во рту всё пересохло. Язык шершаво скрёб по сухому нёбу. Сознание сразу вернулось к иерею, но мысли кружились, словно их засасывало в опасный водоворот. Окружающая тишина давила незримым гнётом и пугала. Услышать человеческое слово хотелось так же сильно, как и пить. Евтеев силился определить, где он находится. Повернул голову вправо: в незашторенную верхнюю часть широкого окна пыталась пробраться беспросветная тьма.
Душа содрогнулась. Тело священника мгновенно дёрнулось, больно кольнуло в правом предплечье. Евтеев не мог свободно пошевелить рукой. Он быстро закрыл глаза, желая скрыть свою душу от неотступного зла. Страх, как бешеный пёс, набросился на слабого человека и с остервенением пытался проникнуть в сердце, стойко с ним боровшееся. Дребезжащие звуки пробивались через щель пересохших губ иерея: «Отче наш… Отче наш…» Слова молитвы ускользали от Божьего служителя, не позволяя обратиться за помощью к небесному Отцу. Постепенно память сжалилась над несчастным иереем, и он смог прочитать молитву. Сердце успокоилось.
Отец Иоанн без опаски открыл глаза. Теперь он увидел только свет. На душе стало легче. Жизнь струилась от белых коротких штор на окне, белой двери, кровати, заправленной белым постельным бельём, медицинских аппаратов, даже капельницы с подвешенной бутылкой лекарства. Почувствовал, что лежит под одеялом обнажённый. Провёл левой рукой по телу: да, никакой одежды.
Евтеев услышал приближающиеся к двери торопливые шаги. Сердце его снова сжалось. Он повернул голову влево, откуда доносились звуки. Дверь распахнулась, и в проёме показалась стройная молодая женщина в белом халате. Отец Иоанн невольно улыбнулся.
- Проснулись? Молодцом. Чувствуем себя нормально? – заговорила подошедшая к кровати реанимационная сестра, увидев очнувшегося пациента. Наклонилась к вытянутой руке священника, приподняла полоску лейкопластыря, которая фиксировала иглу капельницы. – Не шевелите правой рукой, – строго приказала она. – Сбили иглу. Осторожнее надо, у вас капельница стоит, – сказала с укором и, передвинув регулятор, перекрыла поступление лекарства из капельницы в вену. – Сейчас поправлю иглу. Будет больновато, нужно потерпеть немножко.
Иерей почувствовал резкую боль в локтевом сгибе. Напрягся, уставившись в потолок.
- Теперь хорошо. Я понимаю, что неподвижно лежать тяжело, но поворачивайтесь очень аккуратно, – предупредила медицинская работница. – Не забывайте, что, кроме капельницы, у вас ещё и дренаж. Не сорвите трубки. И о шве тоже помните.
- Где я? – проскрипел батюшка.
- А вы не догадываетесь? – вежливо ответила медсестра, восстанавливая с помощью регулятора поток лекарства. – В палате интенсивной терапии.
Священник подумал: «Разве я раньше здесь был? Откуда мне знать, как выглядит палата интенсивной терапии?»
- Вас привезли сюда, а не в реанимационный зал, потому что вы священник. В зале и женщины, и мужчины вместе лежат.
Отец Иоанн тихо проговорил:
- Давно я здесь?
- Вас привезли около часа дня. Вы стонали громко, – с сочувствием сказала дежурная сестра.
- Да? – жалобно спросил иерей.
- Доктор назначил вам не два укола обезболивающего, как обычно, а три.
- Какие? – непроизвольно вырвалось слово с губ иерея. Мысли не слушались. Строптивые, они неожиданно выскакивали, словно насмехались, радуясь безнаказанности. И не было у иерея сил поставить им даже малейший заслон.
- Зачем вам это знать? – удивилась медицинская сестра. – Главное, что помогает. Помогает? Боль не чувствуете?
Отец Иоанн еле заметно кивнул.
- Отлично, – медработница восприняла жест пациента как подтверждение отсутствия физической боли.
Священник не вспомнил нужных слов, чтобы признаться, что ему неприятно одному находиться в палате: он привык жить в шумной семье, где много детей. Его покачивание головой означало нежелание лежать в полном одиночестве. Сковывающий страх лишь на время отступил от своей жертвы, пока другой человек стоял рядом. Человек в белом халате.
- Вы от уколов так долго спали. Видите, – кивнула медсестра в сторону правой стены, – уже около двенадцати.
- Да?
- Я сделаю вам ещё один укол, на ночь. – Из женских глаз мягко струилась нежная доброта.
- Пить хочется, – протянул Евтеев, сделав глотательное движение, от которого, как от перца, зажглось горло.
- Вам пока пить нельзя. Могу только влажной салфеткой губы смочить, – пояснила реанимационная сестра и, не ожидая одобрения больного, быстрым шагом направилась к шкафчику. Через минуту она заботливо промокнула губы священника. – Теперь укол.
Только сейчас иерей заметил в руках медсестры шприц с лекарством. Молодая реанимационная сестра наклонилась к больному. Захрустел её накрахмаленный белый халат, и Евтеев вспомнил свою матушку, милосердную попечительницу семьи.
Медработница мягко протёрла ваткой мускулистое мужское плечо и безболезненно ввела иглу. Перед мысленным взором священника предстала старая школьная медсестра, которая суетилась вокруг него, когда он, первоклассник, при виде шприца от страха упал в обморок.
Тоска по дому, родным нахлынула на отца Иоанна. Сейчас Евтеев хотел, чтобы рядом была мать. Он до сих пор помнил её немного шершавые руки (много работала в огороде с бабушкой), которые гладили его по голове после очередного дедова нагоняя, её ласковый шёпот, добрые слова. Будто почувствовав, что пациент нуждается в материнской заботе, медсестра прикоснулась к руке священника. И сильные мужчины ждут поддержки от слабой женщины. Слабость физическая замещается у женщины душевным теплом, силой духа, воодушевляющей, возрождающей временно упавшего духом мужчину.
- Ну, вот, отдыхайте, – ласково сказала сестра.
- Спасибо. Спаси вас Бог, – твердил батюшка. Мысли ускользали от него, словно дразнили.
Реанимационная сестра оказалась словоохотливой женщиной.
- Меня зовут Еленой Вячеславной. В палате – сестринский пост, – указала она одной рукой на небольшой стол, держа в другой руке шприц. – Я здесь почти постоянно нахожусь. Если и отлучаюсь, то ненадолго. Если что-то срочно нужно будет, есть кнопка вызова. Вот здесь, – показала медсестра.
- Спасибо.
- У вас большая семья? – с интересом посмотрела Елена Вячеславовна на необычного пациента.
- Да, – не сразу нашёлся Евтеев.
- Вечером приходила ваша жена с тремя детьми. Спрашивала, можно ли увидеть вас, что нужно принести. Я сказала, что вы ещё спите, и, кроме того, в реанимацию вход воспрещён. Она долго сидела у дверей, плакала, молилась вместе с детьми. Тихо молилась, а детки крестились. Дочка ваша такая миленькая. Гладила маму и всё приговаривала: «Не плачь, родимая». Как переживают за вас родные, – с восхищением взглянула медсестра на растроганного пациента. – Такое сопереживание среди родственников в наши дни редко встретишь.
Батюшка, слушая рассказ о домочадцах, представил, как худенькое тело его матушки содрогается от рыданий, как маленькие чистые слёзки катятся по нежным пухлым щёчкам пятилетней Софьюшки – и ком подкатил к горлу, слёзы навернулись на глаза.
- Я их… люблю, – еле выговорил Евтеев.
- Как окрепнете, семье разрешат вас посетить. И жену увидите, и детей. – В глазах женщины зажглась теплота.
- Всё в Божьей воле, – тихо ответил иерей, стараясь подавить волнение.
- Вы не верите в силу медицины? – озадачилась медработница.
- Я священник. Верю в Божью волю... – с трудом подбирал слова отец Иоанн, – а в медицину… потом.
- Неожиданно, – с изумлением подняла подведённые чёрные брови молодая медсестра. – А я думала, что священники думают так же, как все. – И замолчала.
Отец Иоанн осмотрелся. На стене, над сестринским постом, увидел большие круглые часы. Глядя на них, батюшка подумал, что секундная стрелка часов отмеряет не только время жизни каждому, попадающему в реанимацию, на перевалочный пункт между жизнью и смертью, но и время на обдумывание ошибок.
Елена Вячеславовна, потупив взгляд, заговорила:
- Вы ещё поспите, батюшка. Чтобы не мешал свет, я его выключу. У меня много бумаг, и придётся включить светильник на посту. Минут через двадцать я отлучусь в изолятор. Дверочку в палату приоткрою.
Пожелав больному спокойной ночи, Елена Вячеславовна включила светильник на сестринском посту, а затем выключила свет в палате. Евтееву на мгновение показалось, будто круг света, выхвативший из полумрака стол, небольшую часть стены и пола, надёжно оберегал женщину от окружающей темноты. Темнота всегда рядом, как и свет, ведь земной мир двойственный. К чему человек стремится, чью сторону принимает, то и проявляется в жизни. Важно создать вокруг себя пространство любви к ближнему, как широкий круг от светильника. Оно как другое измерение, в котором существует только Божья благодать. Пространство любви к ближнему освещает жизненный путь, согревает и врачует собственную душу и души других людей.
Часть стола была покрыта светящейся полосой толстого стекла, под которым ровно лежали какие-то листки, большие и маленькие. К стенке шкафчика с медикаментами прислонились корешками серый журнал и общая тетрадь. Иерей наблюдал за медсестрой. Она осторожно, чтобы не шуметь, доставала из-под стекла листки и, вглядываясь в них, поочерёдно писала то в журнале, то в тетради. Использованные листки складывала вдвое и бросала в мусорную корзину. Закончив работу с документацией, женщина встала, тихо приставила к столу мягкий стул. Открыв ящик стола, положила туда журнал и тетрадь. Оглянулась в сторону пациента, затем щёлкнула выключателем светильника и вышла из палаты, оставив дверь приоткрытой. Из коридора в палату пробивалась полоска света.
Иерей остался один в просторной полутёмной палате. Теперь ему было спокойно: он знал, что рядом находится человек, который поможет в трудную минуту. Память, а может, совесть высветила образ духовника, который поучал Божьих служителей мудростью из Послания святого апостола Иакова: «Что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? Может ли эта вера спасти его? Если не имеет дел, мертва сама по себе». Эти слова звучали в растревоженном мозгу призывным набатом – гулко.
Священник заметил, что с улицы, через верхнюю часть окна, проникает свет фонарей, хорошо освещая палату. Из коридора ползли лёгкие шорохи, иногда доносилось металлическое бряцание медицинских инструментов.
Страх окончательно отступил от сердца, мысли перестали метаться, и в затуманенном прежде рассудке отца Иоанна наступило просветление. Но душа не могла успокоиться: тянулась, рвалась к идеалу. Стремилась к горним вершинам.
28 июля 2016 года
Светлана Грачёва
Воскресенск
Продолжение http://www.proza.ru/2017/05/11/50